Михаил ЗАДОРНОВ: «Жить не могу без шмельмопсов в бордюре!»
Смеяться, конечно, придется. Но над собой. Над нами. Потому что Михаил Николаевич на этот раз решил пошутить о том, как мы всю жизнь дурим друг друга. И по-другому жить уже не можем. Население планеты производит столько вещей и услуг, что продать их все можно только под дулом автомата. Или при помощи пиара. Причем если ты с утра кому-то что-то впиарил, то вечером что-то впиарят тебе - даже не сомневайся.
«Пиар во время чумы...» еще расскажет вам о том, почему все стало второго сорта, о таланте и бездарности, о жизни в высшем свете, о модном российском кино и политкорректности… Ну вот, мы вам тоже чуть-чуть попиарили новую книжку. А сейчас - пара отрывков.
СВОБОДНАЯ КАРТОШКА С НЕЗАВИСИМОЙ СЕЛЕДКОЙ
Как в таких случаях у нас говорят, «за державу обидно»! Ведь исконно российская еда - природная, чистая. Наше крестьянство к земле своей относилось всегда как к матушке - не оскверняло ее ингредиентами химического метаболизма. Извините, удобрениями демократической цивилизации. Почему мы чураемся отечественных блюд? Да потому что они не пропиарены! А мы на пиар подсели, как на иглу. Что телевизионный останкинский шприц в нас вонзит, от того и тащимся.
К примеру, наша родная картошка в мундире... При одном воспоминании о ней у большинства начинается слюноотделение, как у собачек Павлова. Но на Западе ее не едят - значит, не круто. А что круто? Картошка фри! И запивать ее надо не богатырским квасом, а ред-буллом, от которого каждый лох может почувствовать себя тореадором перед коровой-буренушкой.
В одном из ларьков на ценнике для тех, кто тупит в английском, перевели картошку фри как «свободная картошка». Надо было еще добавить: «с независимой селедкой».
Еще один глубинный поселок с колоритным названием Мочилы. Кафе назвали, не мудрствуя лукаво, «Мочилово». Прямо скажем, не самое аппетитное название. И настораживает. Но мы все равно зашли - дело было днем, вроде не время мочить посетителей. Официантка с отечественным металлическим ртом и западной улыбкой, по Карнеги - шире плеч, бросила в меня, как в старшого, меню. С первых же строчек я начал его зачитывать вслух с выражением, как учили еще в школьной самодеятельности:
- Багет чесночный, салат «Капрезе», колбаски «Мерседес Бенц», каре ягненка по-флорентийски!
Последнее название всех привело в восторг. Это ж надо было приехать в кафе «Мочилово» в деревне Мочилы, чтобы попробовать «каре ягненка по-флорентийски»! Но когда я дочитал до «шмельмопсов в бордюре», тут же попросил серебрянозубую как можно скорее мне их принести, поскольку я жить не могу без шмельмопсов в бордюре. Ради них, собственно, и ехал из Москвы в Мочилы.
Когда официантка, довольная тем, что мы восхищены их меню, принесла мне шмельмопсы, я не поверил своим глазам. Клецки! Точь-в-точь такие подавали на обед в пионерском лагере.
- Но это же клецки! - не сдержался я.
Зубометаллистка посмотрела на меня взглядом самого дорогого в мире адвоката шмельмопсов:
- Как вам не стыдно! Это шмельмопсы!
В ее глазах была искренняя обида - как я мог настолько унизить шмельмопсы, обозвав их клецками?! Это же... это же все равно, что атомный реактор назвать... динамо-машиной!
ХЛЕБАЕМ ЩИ... БОТФОРТАМИ
Сколько же за свою гастрольную жизнь я перепробовал блюд с опереточными названиями! Даже в столовых при заводах, фабриках и других производствах теперь значится не «запеканка», а «лазанья», не «килька» - а «анчоусы»! Килька - для тех, кто щи лаптем хлебает. Анчоусы - для избранных! Кто не хлебает, а отведывает, и не щи, а консоме, и не лаптем, а ботфортом. Хотя если к этим анчоусам приглядишься - точь-в-точь выкидыши кильки. Правда, я выкидышей кильки никогда не видел. Но уверен, что они выглядят не хуже анчоусов.
На что падки лохи? На красивые непонятные иностранные слова. Паннакотта! Помню, как сам поймался на этой десертной непонятке: «Принесите мне, пожалуйста, на десерт паннакотту!»
Принесли... кисель! Молочный кисель, который мама в моем детстве подавала на ужин. Немного загустевший, как будто позавчерашний. Но ведь не напишешь в меню «кисель». Тем более «позавчерашний». Не цепляет. Другое дело - «паннакотта»! Между киселем и паннакоттой, конечно, любой русский выберет паннакотту.
Лохи падки на непонятки!
Спагетти. Тоже красиво звучит. Даже чуть романтично. Фетуччини - еще загадочнее. Хотя один в один наши макароны. Но кто сегодня, придя в ресторан, будет заказывать макароны - жратву советского пролетариата?! А вот фетуччини, спагетти - это да! Это для аристократов.
А кого сегодня может очаровать блюдо под названием лапша? Только того, кто собирается кому-то вешать ее на уши. Другое дело - паста! Она даже с ушей будет свисать по-итальянски гламурно.
Один из вернейших признаков сегодняшнего элитного ресторана - фуа-гра. Не путать с виагрой! Если посетитель скажет, что он любит «горячее фуа-гра», и добавит: «...запивать сотерном», даже официант зауважает конкретно. Хотя «фуа-гра» - это всего лишь «гусиная печень». Но гусиная печень и сотерн не сочетаются. И вообще, что это за блюдо - «гусиная печень»? Ощущение, что оно все, как гусиная кожа, в пупырышках.
Особенно потешно повсюду теперь называют самый безвкусный в мире кофе - «американо». Дитя, рожденное от соития американского общепита с итальянским пиаром. В советское время мы такой кофе называли честнее - «кастрюльный».
Однако честность и торговля несовместимы. Кто ж пойдет сегодня в ресторан, перед входом в который в меню значатся клецки, картошка в мундире, макароны, гоголь-моголь и кисель молочный позавчерашний?
Да, мы лохи! Но мы - талантливые лохи! И десятка лет не прошло после развала Союза, а вместе с ним и единого на все рестораны меню, от салата «Столичного» до компота с булочкой, как мы освоили карпаччо, равиоли, пенне, тарталетки, горгонзолу, рататуй, фуа-гра, сибас, буратто, спагетти... И если понадобится, все это сможем съесть... японскими палочками!
P.S. Только наш человек может объесться, орудуя японскими палочками!
http://www.kp.ru/upimg/3dbcf1e95a9df2bc3cfa526f880f3a43063654af/299679.jpg
«Хлопчик».
Николай БОДНАРУК.
«Искусство - XXI век», 2010 г.
Леонид РЕПИН
Счастье, что Николай Боднарук успел написать эту книгу. И большое несчастье, что он не увидел ее.
Когда закрываешь только что прочитанную книгу, думаешь: что в ней тронуло, повлекло за собой больше всего? Книга моего друга покорила своей честностью. И добротой. Коля щедро одаривает ею друзей - и тех, кто просто повстречался в пути и исчез за первым же поворотом, и тех, кто делил с ним ежедневные тяготы.
Боднарук много лет проработал в «Комсомолке», прошел не просто от начала до конца длинный, а на самом деле даже и бесконечный коридор на 6-м этаже в здании на улице «Правды». Он вырос здесь: пришел начинающим корреспондентом, а простился с любимой газетой, уже став известным журналистом и ответственным секретарем - вторым человеком в редакции крупнейшей не только в стране, но в те годы и в мире газеты. Недаром она включена в Книгу Гиннесса как крупнейшая из всех ежедневных газет.
В его главной книге жизни «Хлопчик» Боднарук о «Комсомолке» много рассказывает. О людях, кто делал ее, о тайных пружинах в скрытом механизме, частью которого являлась в то время газета. Пусть автор работал потом в «Известиях», в «Литературной газете», все равно наша «Комсомолка» была и осталась его первой и самой сильной любовью. Спасибо, Коля, что ты сохранил и для нас эту любовь.
