Валентин Гафт: За игру платят деньги, но расплачиваешься ты здоровьем
Про начало профессии
Вначале в кино у меня были никакие работы. Ну, целовался с Быстрицкой, стеснялся что-то там сказать. Был на подхвате. Снимались с Леоновым, мне говорят: "Стой здесь". Леонов проходит мимо меня и делает все блестяще. А я стою. Нонна Мордюкова однажды позвонила по поводу одного фильма, говорит: картина говно, но у тебя будут великолепные крупные планы.
Про МХАТ и Нинку-проститутку
- Проучившись дней пять на первом курсе Школы-студии МХАТ, я думал: зачем нам все это?! Художники, картины, все о высоком. Все казалось каким-то бессмысленным, а вот дебоширы и пьяницы из моего дома на Матросской Тишине - настоящим.
Вот где артисты, характеры и жизнь, думал я! И проститутки. В нашем доме жили три международного класса. За ними приезжали шикарные машины. Одну звали Нинка Ворошилова. И мечтой моей было когда-нибудь ее... Эх... И вот иду я спустя шесть дней учебы, а у подъезда стоит она - с ментом. А я бреду, уставший от всех этих знаний, как будто нобелевец. В общем, она, узнав, что я учусь на актерском, позвала меня к себе. Там тахта, торшер, виски, о котором я до этого только у Ремарка читал. И я лег на тахту и начал поражать ее всем, что узнал за эти шесть дней: что жизнь - это тоска, печаль... А она мне - раздевайся! И стала раздеваться сама. Я увидел ее грудь, попу - сорвал дверь и убежал.
К чему это я... Не надо играть какую-то выдуманную жизнь, она должна возникать из твоего собственного опыта. Встречи с товарищами, драки первые, женщина, любовь... Пьеса - это вторая жизнь, тогда человеку интересно ее смотреть.
Про актерство
- Боль или радость нужно играть так, как ты это понимаешь, не усиливая. Это удовольствие, за которое получают деньги, но платят здоровьем. Весь мир ты, может, и не удивишь, но шестьсот человек в зале - это уже много.
ИЗ ЭПИГРАММ ГАФТА
|
Михаилу Козакову
Первой моей жертвой стал Михаил Козаков. Миша постоянно женился - ему вешались на шею, и отказать он никому не мог, он же был интеллигентный парень из Петербурга. А еще он организовывал капустники и попросил меня сочинить что-нибудь. И я сочинил. Про него:
Все знают Мишу Козакова -
Всегда отца, всегда вдовца.
Начала много в нем мужского,
Но нет мужского в нем конца.
Миша обиделся: ты, говорит, про какие концы? Я говорю: про творческие. В общем, извинялся я перед Мишей часа три. Потом Ролик (Ролан Быков. - Ред.) написал про меня:
Гафт к современному
в искусстве пришел по трупам.
И, преуспев на сцене в чувстве,
остался глупым.
Тут невиновны папа с мамой -
сам рад стараться.
Ну кто же пишет эпиграммы,
чтоб извиняться?
|
Андрею Мягкову
Как-то Андрюша в ресторане МХАТа поддал, залез каким-то образом под самый потолок и там, на верхотуре, написал: "Кто любит МХАТ больше меня, пусть напишет выше меня!" Внизу было местечко, и я сочинил:
И Микеланджело творил
под потолком,
Для вас обоих это место свято.
Лишь Бубка мог,
и то если с шестом,
Побить твою любовь ко МХАТу.
Какое откровенье
в комнатенке дымной,
Какой порыв отчаянной души!
Когда добьешься ты
любви взаимной,
Об этом чуть пониже напиши.
|
Григорию Лепсу
Вчера весь вечер
слушал Лепса
И до сих пор
не успокоюсь.
Он так орал,
идя по рельсам,
Что испугался
встречный поезд.
|
Леониду Ярмольнику
Когда-то, еще до того как Леня сыграл хороший спектакль "С наступающим!", я написал такую штуку:
Чего не сделаешь за стольник,
Чтоб овладеть теплом сердец,
Был даже чайником Ярмольник,
Но унитаз - его венец.
А потом извинился:
Ярмольник - царь!
Кого я пальцем тронул?!
Как он умен, как тонок его глаз!
Как мог за чайник я
принять его корону,
А царский трон принять
за унитаз!
Прости меня, дружок,
прости, Ярмольник,
Но я не вырву
грешный свой язык,
Я, так же как и ты,
страстей невольник -
Чего не сделаешь за стольник!
|
Когда Филипп кого-то ударил или его ударили, он поехал в сумасшедший дом в Израиле - по телевизору об этом мощная трансляция была. Я смотрел и переживал. А потом написал:
Глазки детские погасли,
вытер слезы кулачком.
И бежал бы сразу в ясли,
ну а ты рванул в дурдом.
Навсегда покинуть сцену ты
в отчаянье грозишь,
Наш "зайчонок" драгоценный,
избалованный малыш.
Филиппок, не забывай-ка,
ты - любимец всей страны.
Помни, видит твоя "зайка",
как ты писаешь в штаны.
Что ж ты плачешь, дурачина,
коль испачкался в дерьме,
Есть возможность стать
мужчиной - надо посидеть
в тюрьме.
Себе самому
Гафт очень многих изметелил
И в эпиграммах съел живьем.
Набил он руку в этом деле,
А остальное мы набьем.
