• Главная
• Шоу-биз

Фото: предоставлено Оксаной Черкашиной

Военный медик Таня в «Поганих дорогах», Ира – в «Клондайку», адвокат Надя – в «Перевізниці»… Это все об Оксане Черкашиной.

В марте следующего года мы увидим актрису и в эротическом триллере «Всі відтінки спокуси», где она сыграла горничную Екатерину, которая желает занять место своей пани Амелии Крыжевской-Зег. Ее Екатерина любит манипулировать людьми и не останавливается перед любыми вызовами на пути к успеху.

В интервью Коротко про Оксана Черкашина рассказала о съемках в фильме «Всі відтінки спокуси», почему считает актерство само по себе очень эротическим занятием, о жизни и работе в Польше, о проживании утраты в кадре и в личной жизни, о спектакле будущего, где российские преступники предстают перед трибуналом за экоцид в Украине, как попала в список самых смелых женщин в Польше и о своих мечтах.

Эротика для меня – это не всегда о сексе

– Оксана, хочется начать с одного из долгожданных фильмов – это «Всі відтінки спокуси». Эта работа немного выбивается из вашей фильмографии и театральных работ. Что вас в этой истории привлекло?

– Уже само название жанра звучит как провокация, правда? Это, наверное, тоже соблазнительно.

Но эротика для меня – это не всегда о сексе. Когда-то читала французского философа Жоржа Батая, и он считает, хотя это не точная цитата, что эротика – это исследование границ между властью над собой и потерей себя.

Я обычно повторяю, что актерство само по себе очень эротическое занятие. Мы ведь тоже, с одной стороны, все контролируем, мы знаем текст, мизансцены, а с другой - должны потерять себя, перестать идентифицироваться с собой и начать идентифицироваться с новым героем или героиней. Поэтому в этом фильме мне было интересно изучить эти границы. Для меня было важно не только тело, но и то, что стоит за этим телом. И почему моя героиня желает того, чего она желает, как наше желание формируется социумом и потом формирует нас.

Когда режиссер Ира Громозда рассказала мне об идее фильма, я не услышала, прежде всего, об эротике. Я услышала об одиночестве в отношениях, о невозможности близости, об потере себя в своем желании.

– Вы рассказывали, что в Польше на съемочной площадке с вами работала сертифицированный координатор интимных сцен Магда Михальская. Чему она вас научила?

- Да, в Польше, да и вообще в Европе, сейчас невозможно снимать притворство интимных сцен, так это называется, без координатора интимных сцен. Он работает как в процессе подготовки к роли, так и на площадке.

Но, например, многие звезды Голливуда уже отказываются от координаторов интимных сцен на площадке. Если существует доверие к партнеру, они тяготеют к трансгрессии, выходу за пределы. Однако в странах, где нет координаторов интимных сцен, где это еще не является нормой профессиональных взаимоотношений на площадке, это очень важно.

Прежде всего, Магда Михальская научила меня, что мои личные границы на площадке и умение говорить «нет» – это не проблема, это часть рабочего процесса. Магда мне показала, что уязвимость может быть структурированной, безопасной.

– То есть это, условно говоря, ваш защитник на съемочной площадке, с которым вы можете обсудить, где вам комфортно или некомфортно, что оправдано, а что нет?

– Я бы даже сказала, что это не столько защитник, сколько модератор между режиссером и актером, между режиссерским видением интимной сцены и тем, как это видят актрисы, как это будет реализовано. Ибо, в конце концов, всегда должно быть найдено какое-то общее решение, комфортное для обеих сторон.

Поэтому координатор интимных сцен – такой же участник творческого процесса. Координаторы интимного процесса работают с психологическими границами, с телесной психологией, что очень важно, потому что есть очень разные люди. Для кого тело – это идеальный инструмент, а для кого-то это сложно.

Я не считаю, что каждый и каждая должны уметь воспринимать тело как инструмент. В индустрии так принято, но все же путь, чтобы прийти к игре в интимных сценах, может быть абсолютно разным. Это индивидуально. Особенно после всех кейсов злоупотребления или сексуального насилия в вузах, в театрах, на съемочных площадках, которые были обнародованы.

– Возвращаясь к фильму «Всі відтінки спокуси», меня заинтересовала ваша фраза о вашей героине: моя Екатерина научила меня, что игривость и непринужденность в самые сложные моменты – это не бегство от реальности, а способ ее выдержать. Мне это перекликается с эмоциями, реакциями, которые мы переживаем сегодня.

– Бесспорно. Психологи сказали бы, что нужно все-таки уметь проживать свои сложные, отрицательные, неприятные эмоции и принимать их. И я с ними согласна.

Я в жизни, особенно сейчас, тяготею к практикам зрелого и здорового контакта с собой и с людьми, которые меня окружают. Но искусство создания роли соблазнительно в этом плане. И в искусстве всегда хочется исследовать. Искусство – это исследование ошибки, поражения, неидеальности, отклонения от определенной конвенции. Собственно, моя Екатерина в определенной степени является яркой ошибкой, и мне это очень в ней нравится.

Я бы, например, хотела вас спросить: почему на экране нам не интересны ментально нормальные люди и почему на экране нас до сих пор так привлекают преступники?

- Мое мнение – потому что идеальные люди не интересны, потому что таких не бывает. И чувствуем мы себя внутри по-разному в разные периоды. Поэтому такие люди не вызывают эмоцию, ведь ты не можешь спроектировать их на себя, чтобы почувствовать.

– Именно так. О Екатерине я много размышляла и затем воплощала перед камерой сложные эмоции, чувства, социально неприемлемые. К примеру, зависть. Об этом вообще не принято говорить. Если даже посмотреть на современный кинематограф, о зависти немного историй, хотя это очень распространенное, я бы даже сказала, повседневное чувство.

А еще в своей роли я обратила внимание на зависть как способ патриархального воспитания желания. Один из механизмов заключается в том, что женщинам неявно прививают, как именно они должны чувствовать или истолковывать свои чувства к женщинам, которыми они восхищаются. Правильная (социально приемлемая реакция) – это зависть, а не желание. Согласно норме, ты должна хотеть быть как эта женщина. Никогда не может быть так, что ты просто хочешь ее, например. Моя героиня имеет, на мой взгляд, шикарный потенциал для воплощения различных конфликтующих и амбивалентных эмоций. Но путает ли она свое желание к хозяйке с желанием социального продвижения, вы узнаете уже в марте следующего года.

- В 2022 году вы сделали каминг-аут и публично рассказали о вашей свадьбе. Но восприятие нашим обществом ЛГБТК+-сообщества является сложным вопросом. Люди, мягко говоря, могут вести себя неадекватно и агрессивно. Что для вас означает откровенно говорить о своей любви?

- У меня достаточно маленький и уютный блог в инстаграме, и я всегда, в определенных пределах, конечно, делюсь событиями своей жизни. Поэтому, когда влюбилась и решила построить совместную историю с женщиной, поделилась и этим.

К сожалению, вы правы о гомофобии, я потом это почувствовала. Когда все смол-токи знакомых или вопросы журналистов сузились исключительно к вопросам моей сексуальной идентичности.

Но мне не хотелось, чтобы мой каминг-аут превращался в сенсацию или маркер моей «инаковости». На самом деле я не чувствую себя особенной. Смелой – да, но не особенной. Говорить искренне о своей любви – это не об исключительности, а о нормальности.

Для меня это просто часть моей жизни, как и для любого другого – влюбленность, отношения, эмоциональная близость, семья. Я не вижу смысла скрывать свою негетеронормативную идентичность, но и не хочу, чтобы это определяло меня полностью. У меня много разных идентичностей. К примеру, хорошая подруга, любящая сестра, талантливая и успешная актриса. А это одна из них, не так ли?

С Еленой Лавренюк на съемках фильма «Всі відтінки спокуси». Фото: предоставлено Оксаной Черкашиной

Я не боюсь упасть, а потом – идти дальше

– Именно так. «Перевізниця», «Клондайк», «Погані дороги» – это все очень крутые работы, ничего лишнего в вашей фильмографии не затесалось. Такое впечатление, будто вы заранее знаете, что из этого выйдет?

– Нет, я никогда не знаю заранее (смеется). Я просто всегда иду туда, где есть риск и возможность трансформации для меня как личной, так и артистической. И, конечно, иногда ошибаюсь.

Когда я решила переехать в Киев, мне было около 30, это было очень рискованным решением. В Харькове я работала в успешном театре «Прекрасные Цветы». Мы ездили по миру, принимали участие в международных фестивалях, формировали культурные сообщества в Харькове, сами зарабатывали деньги, являясь независимым театром.

Но в том же году, когда я переехала в Киев, получила свою дебютную роль в «Поганих дорогах». Это, кстати, тоже был один из первых кастингов для меня.

– А почему рискованное? Вы ехали в никуда?

– Нет, я приехала на работу. Меня пригласили присоединиться к труппе Театра на Левом берегу Днепра.

Но если театром я занимаюсь с 12 лет, то кино – только последние 6. Я впервые вышла на профессиональную площадку в 2019-м. И многого всего добилась за эти шесть лет. Мне кажется, потому, что у меня отсутствует страх поражения. Я всегда иду вперед, пробую, ошибаюсь и имею очень дисциплинированное эго, которое не то чтобы легко, но достаточно быстро справляется с поражениями. Я не боюсь упасть. И потом – идти дальше. Мне кажется, это очень важно в этой профессии.

– Я читала ваши интервью, и мне кажется, вы трудоголик в плане подготовки к ролям, очень много работаете над персонажем. Поэтому такой и результат.

– К сожалению, это так, мне нужно много работать. Недавно читала интервью режиссера Джесси Айзенберга о сотрудничестве с Кираном Калкином. И он рассказывал, что Киран вообще не любит репетиции, подготовительный процесс. Киран, например, любит приехать на съемки, не спя вообще или только два часа в день, чтобы быть в определенном измененном состоянии сознания. Это, опять же, об эротике, об исследованиях и собственных границ, и границ своей психики.

Я трудоголик, как вы говорите, но не для того, чтобы прийти на площадку и быть отличницей. Я много готовлюсь для того, чтобы чувствовать себя абсолютно свободной, иметь возможность отпустить себя, свою чувственность и тоже в определенной степени исследовать границы возможностей своей психики и своего таланта.

– Имела в виду еще и то, что вы много работаете, чтобы понимать своих героинь. К примеру, вы же не были в такой ситуации, как ваша Ира в «Клондайку», но как вы передали ее жизнь! Это так же, как играть сейчас военных, когда актер не военный, сколько нужно работать, чтобы сыграть это правдиво. Я о правдивости.

- Согласна с вами. Я бы сказала, что актерство – это радикальная эмпатия. Есть эмпатичные люди. А актер должен быть в тысячи раз эмпатичнее. К примеру, кто-то приходит на репетицию и говорит: «У меня болит живот». И у меня через 10 минут тоже начинает болеть живот. Есть эмпаты даже на уровне тела.

Для меня актерство – это не только эстетический вызов, когда становишься другим благодаря гриму или костюму, тональности голоса или походки, разных экспрессий. Это, прежде всего, этический вызов стать другим и понять, что значит быть другим. Если смотреть на актерство с такой перспективы, то это и есть способ сделать общество лучше.

Если бы все люди были в этом смысле немного актерами и имели этот инструментарий – сочувствие, могли поставить себя на место другого, думаю, общество было бы лучше.

Главные герои фильма «Клондайк» - супруги Ирина (Оксана Черкашина) и Анатолий (Сергей Шадрин). Фото: кадр из фильма

Важно иметь возможность проживать наши утраты и боль всеми возможными способами

– Вы сыграли еще в одной ленте, которая, я этого ожидаю, будет классной – это черная комедия «Ховаючи колишню». По сюжету, четыре незнакомых мужчины встречаются на похоронах общей бывшей - военной, которая погибла на фронте. И пытаются выяснить, кого она любила больше. Бывшая – это вы?

- А тут я, конечно, не скажу, кого играю (смеется). Думаю, тогда вам будет интереснее смотреть сериал. Скажу одно – это история о людях, которые никак не могут отпустить прошлое и пережить утрату из прошлого.

Вообще пережить любую утрату – это очень сложная задача. Как, собственно, и снять классный сериал на эту тему. Особенно, если это черная комедия. Верю, что нашей команде удалось справиться с этой задачей.

Важно заметить, если мы говорим о жанре, нет какого-то одного правильного сценария проживания горя. По собственному опыту скажу. Когда я потеряла близкого человека, была удивлена, что кроме шока, боли, депрессии и ужаса, иногда юмор, даже черный юмор, становился способом справиться с болью. Важно иметь возможность проживать наши утраты и боль всеми возможными способами.

– Вы говорите о переживании утраты. Если разрешите спросить – кого вы потеряли? Кого-то на войне?

– К сожалению, мне кажется, уже не осталось людей в нашем обществе, у которых кто-то не погиб на войне. И я, безусловно, не исключение.

Но сегодня я хотела бы рассказать о потере близкой подруги, коллеги – польского драматурга Иоанны Виховской. 24 марта, ровно через месяц после начала полномасштабной войны, она умерла в Варшаве. Только вчера осознала, скоро будет четыре года, как ее нет, что только сейчас начинаю воспринимать все, что произошло.

Сегодня последний раз играю спектакль «Радио Мария», премьеру которого мы, к счастью, успели сделать при жизни Иоанны. Идею этого спектакля мы с режиссером Розой Саркисян и Иоанной придумали в 2018 году в Мариуполе, сидя в одном из рыбных ресторанчиков.

Иоанна была моей подругой, коллегой по работе, мы сделали много проектов вместе. Даже сказала бы, хотя она ненавидела, когда я так говорила, учителем, моим артистическим и человеческим ориентиром. Она была невероятной женщиной. Она так много всего делала для Украины, но никогда не занимала патерналистскую позицию «европейской художницы».

Можно сказать, она повлияла на целую плеяду исключительных украинских художников и художниц. Это и Люба Ильницкая, и Елена Апчел, и Роза Саркисян, и Дмитрий Левицкий, и Анастасия Косодий, и Юлия Гончар, и Петр Армяновский…

У вас был вопрос: где мой дом? Наверное, дом тоже там, где теряешь близких людей. Возможно, это как-то странно звучит, но понимаю, что теперь я связана с Варшавой сердечной связью. Здесь я счастлива, и здесь мне болит. Это тоже похоже на проживание утраты. Мне это очень сложно дается – иметь право на боль. Наверное, поэтому у меня так много и фильмов на эту тему.

– Сейчас большинство ваших проектов – о войне. Может, это вопрос наивный, но верите ли вы, что творчество может что-то изменить в людях?

– Возможно, искусство и не меняет реальность радикально. Но искусство точно формирует социальную дискуссию и пространство для диалога.

Культурного фронта не существует. Мы уже все договорились, что это вульгаризм. Но я для себя нашла другой концепт – культурное строительство. Сейчас тысячи талантливых украинцев, украинок, кирпичик за кирпичом, за границей строят общее культурное пространство и нормализуют присутствие украинской культуры в повседневной жизни Европы.

Кстати, когда мы говорим о евроинтеграции, мы не говорим только о том, что будет подписан документ о принятии Украины в ЕС, изменятся наши паспорта, какие-то экономические способы существования страны. Это и об общем культурном пространстве, которое нужно создавать. Украинская культура европейская по своей сути, европейцам есть чему у нас поучиться.

Чем для меня отличается интеграция от ассимиляции? Мне кажется, способностью сотрудничать, действовать в других обществах и влиять на общества, а не просто ассимилироваться и становиться подобной. Это очень сложный и важный процесс. И каждая выполняет свои задачи в соответствии со своей совестью и своим талантом.

– В октябре в Германии прошла премьера вашего спектакля «Последняя конференция» (The last conference). Для читателей объясню: в спектакле речь идет о климатической конференции, которая проходит в 2050 году. Здесь действует Международный суд по вопросам экоцида, который наконец-то признал экоцид преступлением. Перед трибуналом предстают российские чиновники, ответственные за умышленное уничтожение природы в Украине. Это будто проекция будущего – что ждет преступников?

– Да, это была перформативная экологическая конференция, как попытка поговорить о будущем человечества. В первую очередь, мне кажется, сегодня для европейцев преступления российского экоцида – это вообще центральная экологическая тема. И не потому, что я украинка. Я действительно считаю, когда в сердце Европы уничтожаются биоразнообразие и экосистемы, которые являются основой сохранения климата, о чем говорят климатологи, это должно быть центральной темой в любом климатическом спектакле и попытке говорить о будущем.

Поскольку события в спектакле происходят в 2050 году, мы работали с представлением справедливого будущего. Украинские экологи и юристы на международной арене много работают над тем, чтобы тема экоцида была официально признана, чтобы экоцид был официально криминализирован. Поэтому я решила в своей сцене экотрибунала практиковать будущее, в котором стараниями украинских ученых, адвокатов это уже произошло. И распад россии, кстати, тоже.

На одной из репетиций я предложила своей команде очень простое и короткое упражнение: 10 минут представлять распад россии и связанные с этим распадом экологические, социальные, политические изменения. Для украинцев это звучит как реальность и мем одновременно. А я сделала из этого серьезное исследование (смеется). Оказалось, что для моих европейских коллег это было очень сложно, они сами потом признавали, что россия - это такое мифическое зло, конец которого невозможно представить. Хорошо, что они осознали что-то для себя все-таки.

Этот спектакль был поставлен в Берлине, а для немцев память трибуналов, которые состоялись над нацистами в Нюрнберге, еще жива. Поэтому мы не просчитались. Крупнейшие издания Германии написали именно об этой сцене, потому что это в какой-то степени созвучно с их исторической памятью.

- Видите, мы снова возвращаемся к тому, что вам как-то удается сделать все круто в финале.

– Часто мне удается воплотить задуманное, и это правда. Это стоило мне большой работы, самообразования и самоотдачи.

В моей семье не было художников. Я все делала сама и наощупь. Я вообще первая в семье с художественным образованием. Но, если честно, сформировали меня как человека, особенно после 30, именно мои поражения, а не победы. Меня формировали мои неудачные спектакли или роли, потеря работы и дохода в чужой стране, отказы в кастингах, дерзкая критика и ксенофобия.

Актерство – это действительно очень уязвимая профессия. Но принятие себя и своей ценности, даже без успеха, дает мне силу двигаться дальше и достигать новых целей.

В спектакле «Последняя конференция». Фото: Verena Eidel

Поражения формируют характер, а признание дает крылья двигаться дальше

- Вы – обладательница «Золотої Дзиги» за лучшую женскую роль в фильме «Клондайк». У вас есть звание Заслуженной артистки Украины. Такие награды имеют для вас значение?

– Да. Поражения формируют характер, а признание дает крылья двигаться дальше. Для меня признание своего сообщества дома гораздо важнее, нежели достижения за рубежом. Каждый человек стремится не столько к реализации, это же было доказано уже психологами, сколько к принятию в своем сообществе. И для меня это действительно огромная ценность – знать, что в своем сообществе у меня есть признание и уважение. Очень ценю уважение людей, особенно тех, которых я тоже взаимно уважаю и деятельностью которых восхищаюсь.

Я вообще для себя такое кредо разработала: невозможно оценить собственные достижения, если ты не можешь оценить достижения других. Поэтому профессиональные отношения я очень ценю.

- Собственно, вы не только здесь признанная актриса, но и в Польше, где у вас много фестивальных наград. В 2020-м, в частности, попали в список 50 самых смелых женщин Польши, по версии издания Wysokie obcasy. Что это за рейтинг такой?

- Журнал ежегодно составляет список самых смелых женщин. Это очень классная премия. Ибо теперь и смелость становится достоинством женщин, обычно приписывавшейся мужчинам в патриархальном обществе.

В 2019-м я играла в спектакле Катажины Шингеры «Левів не віддамо», который на польськом назывался Lwow nie oddamy. В самом названии уже есть каламбур - на польськом это звучит и как львов не отдадим, то есть животных, и как Львов, украинский город, к которому некоторые поляки имеют ресентименты.

В спектакле «Левів не віддамо» я представила в польском театральном дискурсе украинскую позицию относительно вопросов исторической памяти, Волыни, украинско-польских отношений и очень субъектную позицию, иначе не было бы такого ажиотажа и такой бурной реакции со стороны зрителей, коллег и театральных критиков. Это действительно был очень рискованный спектакль. Чтобы вы понимали, власти города Жешув запретили ее сразу после премьеры. Мол, эта украинка здесь не будет рассказывать, как нам помнить историю.

Но журналисты не разрешили цензуре состояться, поэтому спектакль снова вернули на сцену. Благодаря вмешательству медиа «Левів не віддамо» еще несколько лет успешно игралась. И за свою смелость, артистическую, гражданскую, человеческую, потому что были и преследования, и хейт, и угрозы, я попала в этот рейтинг. Было очень приятно и неожиданно.

– Как, по вашему мнению, с иностранцами нужно говорить о войне в Украине? Документалистика, например, «20 дней в Мариуполе», может пугать и не каждый пойдет это смотреть, это большее фестивальное кино, возможно, я ошибаюсь. И сегодня наша война уже так не шокирует, как в начале.

– Я очень уважаю труд своих коллег, особенно режиссеров документального кино. Они крутые. И это очень важная работа. Это строительство связей и адвокация Украины на мировой арене. И Екатерина Горностай, и Мстислав Чернов, и Ольга Журба сделали и делают очень многое.

Все очень изменилось с начала войны. Тогда казалось, что надо кричать всеми возможными способами. Вы ведь помните, какие мы были наивные. Я верила, что небо над Украиной могут закрыть. Помню, давала интервью иностранным журналистам, где рассказывала, что разочарована Европой из-за нежелания и невозможности сделать такую, как по мне, адекватную вещь - закрыть небо над моей страной. Сегодня, когда я оцениваю попытки артистической репрезентации, понимаю, что они могли быть слишком эмоциональными, слишком шокирующими.

И вы правы, сегодня война уже не шокирует, люди уже привыкли или отводят взгляд в сторону. Например, Сьюзен Зонтаг писала в своей книге «Смотрим на чужие страдания», что изображение военного насилия, напротив, парадоксально уменьшеют способность людей действовать и противостоять злу. Будто замораживают людей. Поэтому я решила искать другие формы воздействия.

Я поняла, что люди меняются, меняется их чувствительность, сенситивность, меняются формы моего сотрудничества и построение этого диалога. И одним из последних примеров, собственно, есть спектакль «Последняя конференция», о котором мы говорили.

- Какие у вас самые большие мечты сегодня? У многих актеров одна из мечт – это всегда о ролях.

– Год назад я поступила в Варшавскую киношколу учиться на продюсера кинопроизводства.

Поэтому мечтаю быть мостиком между украинской и польской киноиндустрией, между украинской и европейской, продюсировать новые фильмы и таким образом развивать украинский кинематограф.

Талантливых актеров и актрис у нас много, хорошие продюсеры тоже есть, но лишними не будут. Поэтому мечтаю быть вовлеченной в процесс создания фильма как креативный продюсер. У меня есть идеи фильмов, истории, которые я хотела бы создать и которые хотела бы продюсировать.

А актерство вышло из зоны мечтаний. Для меня это действие и практика. Я никогда не сидела, сложив ручки, и не мечтала, что меня увидит какой-нибудь талантливый режиссер и пригласит сниматься.

Единственное – мечтаю, что украинский кинематограф будет существовать и развиваться, и мечтаю, что для меня тоже найдется в нем место. Мечтаем мы все только о Победе.

Актриса попала в список 50 самых смелых женщин Польши по версии издания Wysokie obcasy. Фото: предоставлено Оксаной Черкашиной