Вадим СТЕПАНЦОВ: «У старого киборга Михалкова от моих стихов плавились микросхемы!»
«НЕ ВИЖУ В ПЕСНЯХ ШЕВЧУКА НИ ЗЛОСТИ, НИ СВОБОДЫ»
- Вадим, сейчас некоторые рок-музыканты вовсю участвуют в политической жизни, ходят на «Марш несогласных», а ты?
- А я согласный. Я не торчал у «Белого дома» в 1991 году. Я бухал и грустил. Кружил по Москве и не понимал, почему какая-то сила меня останавливает и не пускает. Прошло время, и я стал горд, что я там не был с другими искренними идиотами.
- А как же «блажен, кто посетил сей мир…»? Пропустил действо.
- Не действо - фарс. Я счастлив, что не участвовал в этой мыльной опере.
- Но говорят, задавлена свобода…
- Кто, Шевчук говорит? Я не вижу в его песнях ни смелости, ни злости, ни свободы. Разве что первый альбом. А сейчас попса голимая. Если он общественный деятель, пусть не поет, пусть в Думу идет. Или пусть будет поэтом и порвет всех своими стихами! Но он не поэт. Когда читаешь с листа Шевчука, Сашу Васильева, Владимира Высоцкого, понимаешь, в чем отличие поэтического текста от песенного. В поэзии нет места для воздуха. Она самодостаточна.
Вот Высоцкий: я не считаю его поэтом вообще. Он неотделим от своего актерства, от судьбы, тембра голоса. Так же как Окуджава - невнятный, поэт слабый. Но когда три аккорда дрожащими пальчиками, блеющий голос, все вместе - магия. Отдельный жанр.
КУРТУАЗНЫЕ МАНЬЕРИСТЫ СТАЛИ ОБРЮЗГШИМИ СТАРИЧКАМИ
- Был 1988 год. Председателем государственной экзаменационной комиссии в Литинституте внезапно назначили Сергея Владимировича Михалкова, закосневшего в своем переделкинском пузыре. Он читает дипломы студентов отделения поэзии: «О Русь моя, березы!», «Горы мои, мой Дагестан»... Все понятно. И тут мое творение:
Убей меня, красотка, на заре,
На крыше голубого лимузина.
Убей меня, вынь печень - и скорей
Сожри ее, в ней много витаминов…
У старого киборга начинают плавиться микросхемы. Мой руководитель Лев Ошанин, автор «Гимна демократической молодежи», потом передавал их разговор. «Серег, может, ты напрасно так вспылил? Парень-то ничего, чуть-чуть экстремален...» - «Какой, на х…, экстремален! Это фашист! Только через мой труп он получит диплом!»
- И как решили вопрос?
- В загашниках Литфонда отрыли путевку в Египет и сплавили туда Михалкова, а мне дали защититься.
- Так родился предводитель ордена куртуазных маньеристов! Кстати, а как перевести, попроще?
- Строй чувственных кривляк! Был 1988 год. Самый накал угарной перестроечной литературы и журналистики. Хотелось дистанцироваться от эпохи. В стихах тогдашних приятелей - Вити Пеленягрэ, Андрея Добрынина, Константэна Григорьева - проблески этого всего над-эпохального я заметил и попытался вылить в некое направление. Но сейчас нас осталось лишь двое - я и Александр Вулых. Остальные просто обрюзгшие, скандальные, опущенные старички. Там уже огня нет.
«ПЕРВЫЙ РАЗ ЖЕНИЛСЯ ПО ПРОПИСКЕ...»
- Ты женился по любви?
- Первый раз - по прописке. Мой друг поэт Алексей Дидуров, ныне покойный, сказал своей еврейской знакомой: «Ниночка, есть хороший мальчик, ему нужна прописка». «Хорошо», - сказала моя будущая жена. Ей было 34, мне - 27. Мы прекрасно прожили три года. Вторая моя жена была кореянка. Хиппушка. Школьница 16-летняя. У нее кличка была в тусовке Корейский мальчик. Очень хорошенькая и опытная!
А в 1992 году встретил мою нынешнюю жену Наташу. Увидел красоту несказанную, а она дала телефон и убежала. Тогда Наташа уже не работала в театре у Славы Зайцева, но поклонников было много. И все богатые. Но противные! А у нее мама и дача. Я ненавижу копать картошку, но копал, окучивал, пытался быть хорошим. Рвал крапиву для супчика. Все делал, чтобы понравиться. И через два месяца знакомства она меня захотела. А я: «Нет, что ты! Ты для меня ангел!» В общем, завел, и случилось то, что должно было случиться. Проходит лето, она меня обнимает и говорит: «Мне так с тобой уютно, что неохота расставаться. Но придется. Потому что ты беден как церковная мышь…» Однако сердце оказалось сильнее расчетов. Через пять лет она сама настояла на женитьбе...
